Неточные совпадения
Ей хотелось спросить, где его барин. Ей хотелось
вернуться назад и послать ему письмо, чтобы он приехал к ней, или самой ехать к нему. Но ни того, ни другого, ни третьего нельзя было сделать: уже впереди слышались объявляющие о ее приезде звонки, и лакей княгини Тверской уже стал
в полуоборот у отворенной двери, ожидая ее прохода во внутренние
комнаты.
— Не обращайте внимания, — сказала Лидия Ивановна и легким движением подвинула стул Алексею Александровичу. — Я замечала… — начала она что-то, как
в комнату вошел лакей с письмом. Лидия Ивановна быстро пробежала записку и, извинившись, с чрезвычайною быстротой написала и отдала ответ и
вернулась к столу. — Я замечала, — продолжала она начатый разговор, — что Москвичи,
в особенности мужчины, самые равнодушные к религии люди.
Базаров заперся у себя
в комнате; к чаю он, однако,
вернулся.
Она сказала это, когда Дмитрий на минуту вышел из
комнаты.
Вернулся он с серебряной табакеркой
в руке.
Из окна своей
комнаты он видел: Варавка, ожесточенно встряхивая бородою, увел Игоря за руку на улицу, затем
вернулся вместе с маленьким, сухоньким отцом Игоря, лысым,
в серой тужурке и серых брюках с красными лампасами.
Вернувшись из церкви, Нехлюдов разговелся с тетушками и, чтобы подкрепиться, по взятой
в полку привычке, выпил водки и вина и ушел
в свою
комнату и тотчас же заснул одетый. Разбудил его стук
в дверь. По стуку узнав, что это была она, он поднялся, протирая глаза и потягиваясь.
Привалов
вернулся в игорную
комнату, где дела принимали самый энергичный характер. Лепешкин и кричал и ругался, другие купцы тоже.
В золотой кучке Ивана Яковлича виднелись чьи-то кольца и двое золотых часов; тут же валялась дорогая брильянтовая булавка.
Теперь он видел близко ее лицо, блестящие глаза, и здесь,
в темноте, она казалась моложе, чем
в комнате, и даже как будто
вернулось к ней ее прежнее детское выражение.
Случилось как-то раз, что
в его
комнате нужно было сделать небольшой ремонт: исправить печь и побелить стены. Я сказал ему, чтобы он дня на два перебрался ко мне
в кабинет, а затем, когда
комната будет готова, он снова
в нее
вернется.
И, кажись, не сильно я расшиблась, потому — скоро поднялась и к себе
в комнату вернулась.
Чрез пять минут он
вернулся в ту
комнату, где все сидели.
Когда Марья Алексевна, услышав, что дочь отправляется по дороге к Невскому, сказала, что идет вместе с нею, Верочка
вернулась в свою
комнату и взяла письмо: ей показалось, что лучше, честнее будет, если она сама
в лицо скажет матери — ведь драться на улице мать не станет же? только надобно, когда будешь говорить, несколько подальше от нее остановиться, поскорее садиться на извозчика и ехать, чтоб она не успела схватить за рукав.
Словом, Сторешников с каждым днем все тверже думал жениться, и через неделю, когда Марья Алексевна,
в воскресенье,
вернувшись от поздней обедни, сидела и обдумывала, как ловить его, он сам явился с предложением. Верочка не выходила из своей
комнаты, он мог говорить только с Марьею Алексевною. Марья Алексевна, конечно, сказала, что она с своей стороны считает себе за большую честь, но, как любящая мать, должна узнать мнение дочери и просит пожаловать за ответом завтра поутру.
— Она
вернулась, — отвечал он мне шепотом, — она
в своей
комнате и раздевается. Все
в порядке.
И пошел одиноко поэт по бульвару… А
вернувшись в свою пустую
комнату, пишет 27 августа 1833 года жене: «Скажи Вяземскому, что умер тезка его, князь Петр Долгоруков, получив какое-то наследство и не успев промотать его
в Английском клубе, о чем здешнее общество весьма жалеет.
В клубе не был, чуть ли я не исключен, ибо позабыл возобновить свой билет, надобно будет заплатить штраф триста рублей, а я бы весь Английский клуб готов продать за двести рублей».
Это — учитель немецкого языка, мой дальний родственник, Игнатий Францевич Лотоцкий. Я еще не поступал и
в пансион, когда он приехал
в Житомир из Галиции. У него был диплом одного из заграничных университетов, дававший тогда право преподавания
в наших гимназиях. Кто-то у Рыхлинских посмеялся
в его присутствии над заграничными дипломами. Лотоцкий встал, куда-то вышел из
комнаты,
вернулся с дипломом и изорвал его
в клочки. Затем уехал
в Киев и там выдержал новый экзамен при университете.
В первый момент доктор хотел показать письмо жене и потребовать от нее объяснений. Он делал несколько попыток
в этом направлении и даже приходил с письмом
в руке
в комнату жены. Но достаточно было Прасковье Ивановне взглянуть на него, как докторская храбрость разлеталась дымом. Письмо начинало казаться ему возмутительною нелепостью, которой он не имел права беспокоить жену. Впрочем, Прасковья Ивановна сама вывела его из недоумения.
Вернувшись как-то из клуба, она вызывающе проговорила...
Вернувшись домой, Устенька заперлась
в свою
комнату, бросилась на постель и долго плакала.
Утром было холодно и
в постели, и
в комнате, и на дворе. Когда я вышел наружу, шел холодный дождь и сильный ветер гнул деревья, море ревело, а дождевые капли при особенно жестоких порывах ветра били
в лицо и стучали по крышам, как мелкая дробь. «Владивосток» и «Байкал»,
в самом деле, не совладали со штормом,
вернулись и теперь стояли на рейде, и их покрывала мгла. Я прогулялся по улицам, по берегу около пристани; трава была мокрая, с деревьев текло.
Лиза пошла
в другую
комнату за альбомом, а Паншин, оставшись один, достал из кармана батистовый платок, потер себе ногти и посмотрел, как-то скосясь, на свои руки. Они у него были очень красивы и белы; на большом пальце левой руки носил он винтообразное золотое кольцо. Лиза
вернулась; Паншин уселся к окну, развернул альбом.
— Ах, не говорите таких ужасных слов, — перебила его Варвара Павловна, — пощадите меня, хотя… хотя ради этого ангела… — И, сказавши эти слова, Варвара Павловна стремительно выбежала
в другую
комнату и тотчас же
вернулась с маленькой, очень изящно одетой девочкой на руках. Крупные русые кудри падали ей на хорошенькое румяное личико, на больше черные заспанные глаза; она и улыбалась, и щурилась от огня, и упиралась пухлой ручонкой
в шею матери.
Лаврецкий проводил своего гостя
в назначенную ему
комнату,
вернулся в кабинет и сел перед окном.
Паншин
вернулся: очень стало людно и шумно
в комнатах.
Карачунский возвращался домой успокоенный и даже довольный. Оников рано торжествовал свою победу…
В таком настроении он
вернулся к себе и прошел прямо
в комнату Фени, сильно беспокоившейся за него.
— Батюшка, пойдемте
в комнаты туда… — приглашала Нюрочка. — Папа скоро
вернется с фабрики.
На Катрю Анфиса Егоровна не обратила никакого внимания и точно не замечала ее.
В зале она велела переставить мебель,
в столовой накрыли стол по-новому,
в Нюрочкиной
комнате постлали ковер — одним словом, произведена была маленькая революция, а гостья все ходила из
комнаты в комнату своими неслышными шагами и находила новые беспорядки. Когда
вернулся с фабрики Петр Елисеич, он заметно смутился.
Он изменился к Зарницыну и по задумчивости Петра Лукича отгадал, что и тот после ухода Сафьяноса
вернулся в свою
комнату не с пустым карманом.
Но задорная и самоуверенная красота Жени, должно быть, сильно уязвила его блудливое сердце, потому что, прошлявшись часа три по каким-то пивным заведениям и ресторанам и набравшись там мужества, он опять
вернулся в дом Анны Марковны, дождался, пока от Жени не ушел ее временный гость — Карл Карлович из оптического магазина, — и взял ее
в комнату.
Она прибавила свет,
вернулась на свое место и села
в своей любимой позе — по-турецки. Оба молчали. Слышно было, как далеко, за несколько
комнат, тренькало разбитое фортепиано, несся чей-то вибрирующий смех, а с другой стороны — песенка и быстрый веселый разговор. Слов не было слышно. Извозчик громыхал где-то по отдаленной улице…
Вернулась из своей
комнаты Нюра и немного спустя вслед за ней Петровский. Петровский с крайне серьезным видом заявил, что он все это время ходил по улице, обдумывая происшедший инцидент, и, наконец, пришел к заключению, что товарищ Борис был действительно неправ, но что есть и смягчающее его вину обстоятельство — опьянение. Пришла потом и Женя, но одна: Собашников заснул
в ее
комнате.
Было уже без пяти минут три, когда я
вернулся в класс. Учитель, как будто не замечая ни моего отсутствия, ни моего присутствия, объяснял Володе следующий урок. Когда он, окончив свои толкования, начал складывать тетради и Володя вышел
в другую
комнату, чтобы принести билетик, мне пришла отрадная мысль, что все кончено и про меня забудут.
Воздух заструился на мгновение; по небу сверкнула огненная полоска: звезда покатилась. «Зинаида?» — хотел спросить я, но звук замер у меня на губах. И вдруг все стало глубоко безмолвно кругом, как это часто бывает
в средине ночи… Даже кузнечики перестали трещать
в деревьях — только окошко где-то звякнуло. Я постоял, постоял и
вернулся в свою
комнату, к своей простывшей постели. Я чувствовал странное волнение: точно я ходил на свидание — и остался одиноким и прошел мимо чужого счастия.
Я
вернулся к себе
в комнату, достал из письменного стола недавно купленный английский ножик, пощупал острие лезвия и, нахмурив брови, с холодной и сосредоточенной решительностью сунул его себе
в карман, точно мне такие дела делать было не
в диво и не впервой.
Подходя к своему дому, Ромашов с удивлением увидел, что
в маленьком окне его
комнаты, среди теплого мрака летней ночи, брезжит чуть заметный свет. «Что это значит? — подумал он тревожно и невольно ускорил шаги. — Может быть, это
вернулись мои секунданты с условиями дуэли?»
В сенях он натолкнулся на Гайнана, не заметил его, испугался, вздрогнул и воскликнул сердито...
После обеда гимназист
вернулся в свою
комнату, вынул из кармана купон и мелочь и бросил на стол, а потом снял мундир, надел куртку. Сначала гимназист взялся за истрепанную латинскую грамматику, потом запер дверь на крючок, смел рукой со стола
в ящик деньги, достал из ящика гильзы, насыпал одну, заткнул ватой и стал курить.
Доложив генералу всё, что нужно было, он пришел
в свою
комнату,
в которой, уже давно
вернувшись и дожидаясь его, сидел князь Гальцин, читая «Splendeur et misères des courtisanes», [[«Роскошь и убожество куртизанок,» роман Бальзака]. Одна из тех милых книг, которых развелось такая пропасть
в последнее время и которые пользуются особенной популярностью почему-то между нашей молодежью.] которую нашел на столе Калугина.
Вернувшись к себе
в комнату, Санин нашел на столе письмо от Джеммы. Он мгновенно… испугался — и тотчас же обрадовался, чтобы поскорей замаскировать перед самим собою свой испуг. Оно состояло из нескольких строк. Она радовалась благополучному «началу дела», советовала ему быть терпеливым и прибавила, что все
в доме здоровы и заранее радуются его возвращению. Санин нашел это письмо довольно сухим — однако взял перо, бумагу… и все бросил. «Что писать?! Завтра сам
вернусь… пора, пора!»
Санин принес г-же Розелли стакан воды, дал ей честное слово, что придет немедленно, проводил ее по лестнице до улицы — и,
вернувшись в свою
комнату, даже руками всплеснул и глаза вытаращил.
Джемма засмеялась, ударила брата по руке, воскликнула, что он «всегда такое придумает!» Однако тотчас пошла
в свою
комнату и,
вернувшись оттуда с небольшой книжкой
в руке, уселась за столом перед лампой, оглянулась, подняла палец — «молчать, дескать!» — чисто итальянский жест — и принялась читать.
Он
вернулся назад — и не успел еще поравняться с домом,
в котором помещалась кондитерская Розелли, как одно из окон, выходивших на улицу, внезапно стукнуло и отворилось — на черном его четырехугольнике (
в комнате не было огня) появилась женская фигура — и он услышал, что его зовут: «Monsieur Dimitri!»
Я сказал только: «Очень рад», стараясь дать голосу как можно более твердости, повернулся и с папиросой, которая успела потухнуть,
вернулся в нашу
комнату.
Я хотел было сообщить лакею о случившемся и объяснить ему, что я нисколько не виноват, но почему-то раздумал и
в самом мрачном расположении духа снова
вернулся в нашу
комнату.
Потом, как мне ни совестно было показывать слишком большую радость, я не удержался, пошел
в конюшню и каретный сарай, посмотрел Красавчика, Кузьму и дрожки, потом снова
вернулся и стал ходить по
комнатам, поглядывая
в зеркала и рассчитывая деньги
в кармане и все так же счастливо улыбаясь.
Тут он остановился
в сенях
в темноте и минут пять соображал; наконец
вернулся опять
в комнаты.
Кусака долго металась по следам уехавших людей, добежала до станции и — промокшая, грязная —
вернулась на дачу. Там она проделала еще одну новую штуку, которой никто, однако, не видал: первый раз взошла на террасу и, приподнявшись на задние лапы, заглянула
в стеклянную дверь и даже поскребла когтями. Но
в комнатах было пусто, и никто не ответил Кусаке.
Когда он
в эту ночь
вернулся в свою
комнату и лег на узкую, жесткую постель, которой он гордился, и покрылся своим плащом, который он считал (и так и говорил) столь же знаменитым, как шляпа Наполеона, он долго не мог заснуть.
«О! — подумала она, — если это правда, нет ни одной травки счастливее меня, да правда ли это?» Она
вернулась в свою
комнату и, чтоб как-нибудь убить время, стала менять платье.
В первый день, когда она узнала о его болезни, она сама чуть не занемогла; она, как только
вернулась, заперлась у себя
в комнате; но ее позвали к обеду, и она явилась
в столовую с таким лицом, что Анна Васильевна испугалась и хотела непременно уложить ее
в постель.
Елена пожала плечом, нехотя протянула ему руку — не ту, которую целовал Инсаров, — и,
вернувшись к себе
в комнату, тотчас разделась, легла и заснула. Она спала глубоким, безмятежным сном… так даже дети не спят: так спит только выздоровевший ребенок, когда мать сидит возле его колыбельки и глядит на него и слушает его дыхание.
Между тем Елена
вернулась в свою
комнату, села перед раскрытым окном и оперлась головой на руки.